Могла ли я быть "психом" или другим только так казалось? - вопрос №919242

Я была отличницей. Мне просто нравилось получать новые знания. До сих пор для меня самое большое удовольствие – узнавать что-то новое. Возможно, именно эта страсть и помогала мне всегда.

В школе у меня были плохие отношения с одноклассниками. Надо мной смеялись, обзывали меня Чернобыльской, ругали матом, воровали мои вещи, выносили их на мусорку, прятали. Мальчики прыгали на моей парте, разбрасывали моивещи, кололи меня циркулем, когда я отвечала с места или писала контрольную. Двое из них забрасывали меня камнями, били кулаками. Всё это началось в 8 классе. И продолжалось до конца 10 класса.

Я не жаловалась учителям на обзывания, потому что они меня особо не волновали. Клички тогда были у многих одноклассников, и я не обижалась на то, что кто-то считает меня ненормальной. Ведь не все одноклассники со мной не общались. Но бывало и так, что мне приходилось очень туго. Мальчики, увидев, что я не реагирую на их шалости, начали бить меня, и я часто ходила с синяками. Я знала, что так быть не должно, и просила классного руководителя защитить меня. А она мне ответила: «Успокойся, попей валерьяночки, ты же сама их провоцируешь!». Однажды меня ударил кулаком мой одноклассник, так я настолько потеряла над собой контроль, что начала его бить ногами и руками, запрыгнула на него и покусала, как собака. После этого я была сильно истощена, а меня обзывали «психом».

Особые отношения у меня были с учителями. С 8-го класса я работала на школьном радио, ходила на районные олимпиады, почти все из них выигрывала. В 9 классе выиграла 8 районных олимпиад (из-за них я два месяца оставалась без выходных) и одну областную – по мировой литературе. Учителя очень любили меня, а я – их. Мы часто пили чай после уроков и говорили об учебе, проблемах учителей и учеников, плохом министерстве, низких зарплатах т.д. Я любила читать, поэтому часто оставалась после уроков с учительницей по литературе, и мы долго обсуждали любимых персонажей. Практически со всеми учителями я могла найти общий язык. Учительница по математике часто поручала мне провести вместо неё уроки в 6-8 классах, когда ей нужно было уйти на утренник к своей внучке. Также я проверяла контрольные по химии, биологии, украинской литературе, когда учителя были слишком заняты.

Именно поэтому я не боялась получить плохую оценку в школе. Я знала, что всегда смогу договориться о пересдаче, переписать контрольную (хотя это запрещалось) или даже попросить пересдачу для всего класса, проконсультироваться с учителем, если я что-то не поняла на уроке.

В то время я ходила в музыкальную школу, участвовала в школьных вечерах, пела, была ведущей на одном из школьных конкурсов (это событие не планировалось, и нужен был кто-то с умением импровизировать и говорить без листочка).

Так я и жила. Успех в учебе сопровождался травлей со стороны одноклассников. Осенью в 10-ом классе меня впервые вызвали к школьному психологу. Самый первый вопрос меня ошарашил: «Что ты думаешь о суициде?». Я ответила, что у меня нет подобных мыслей. И это была правда. «Да, меня обижают одноклассники, да, не всё так гладко с учебой, но меня это не слишком волнует», — вот как я объяснила ей ситуацию.

Психолог  отметила, что я выгляжу слишком тревожной, замкнутой, почти не улыбаюсь. Разрешила приходить к ней, когда почувствую себя плохо. И я приходила.

Зимой моя продуктивность была на высоте. Я выиграла еще одну областную олимпиаду по литературе, влюбилась в творчество Есенина. Я могла спать по 4-5 часов в сутки, а остальное время делать то, что мне нравится,  — учиться и читать стихи. Мама приходила по ночам, чтобы выключить свет и уложить меня спать, а я гневалась и просила не мешать мне. Проблемы с одноклассниками  меня вообще не волновали (хотя они никуда не делись), и я наслаждалась жизнью.

Весной же я внезапно перестала справляться с учебой, с элементарными вещами, хотя раньше мне все удавалось без особых проблем. Я не могла сосредоточиться, не могла запомнить даже 4 строчки стихотворения, хотя до этого выучивала поэмы. Читала, не понимая сути, думать становилось всё труднее и труднее. Моя трудоспособность стремительно падала, появилась слабость, бессонница ночью и сонливость днем. Любое усилие вызывало тревогу и раздражительность, и я выбегала из класса, пытаясь вернуть самообладание. Но всё было тщетно. Психолог постоянно следила за мной, говорила, что «её смущает, что я в последние недели вообще не улыбаюсь». Она следила за тем, чтобы я не забывала поесть в столовой. Я ела, хотя мне и не особо хотелось.

Я думала, что справлюсь. Родителям о своем состоянии я говорить не могла. Да и смысла не видела. Скажут: «Ты молодая, что у тебя может болеть?» или «Не жрешь лук, как нормальные люди, вот и ходишь, как задохлик!». И всё. Помощи никакой.  Но я их не виню, потому что знаю, что они меня любят. Они меня часто хвалят, помогают финансово, обнимают и ласкают.

И я решила перетерпеть свои весенние страдания, потому что «признаваться в болезни нет смысла». Но дальше мне становилось всё хуже и хуже. Просыпаться по утрам становилось очень трудно, а в школе я могла выдержать максимум 4-5 уроков, но никак не семь. Я начала прогуливать последние уроки, хотя сначала отпрашивалась. Я постоянно плакала, психолог говорила, что «у меня лицо, как будто у меня кто-то умер». Потом появилась давящая боль в груди, она меня долго мучила, но я не могла рассказать о ней родителям. Однажды я упала в обморок, когда рассказывала стих в классе. Говорили, будто я потеряла сознание на пять минут, но мне было так стыдно, что со мной это произошло, и я в первый день всем говорила: «Не падала я, не отключалась, просто села на пол, голова закружилась…» Я обошла всех преподавателей, фельдшеров в медпункте и попросила держать то, что со мной произошло, в секрете.

Обморок заставил меня вести себя более «аккуратно»: мне пришлось прогуливать физкультуру, боясь повторных потерь сознания, ведь иначе я не смогу больше держать их в секрете. А тем временем я уже с трудом вставала с постели по утрам. Я уже не плакала, но и не улыбалась. После 4-х уроков я уходила домой, и в час дня ложилась спать. К вечеру мне становилось легче, и я могла выполнять  домашние задания. Музыкальную школу я забросила – не было сил, а ведь в этом году у меня были экзамены. Однажды в пятницу я не могла подняться с постели. Собрав последние силы, я дошла до школы, села в вестибюле и не смогла встать. Я сидела так минут 20, пока моя соседка по парте не пришла за мной. Она дотащила меня в класс, но я не могла ни сидеть, ни двигаться, ни поднять голову, ни даже открыть глаза. Увидев это, подруга отвела меня в медпункт. Там мне измерили давление, и оказалось, что оно у меня – 70/40 (а моя норма – 110/70). Мне предложили вызвать «скорую помощь», но я отказалась: незачем мне столько шуму, да и у меня был экзамен в музыкальной школе в тот день. Давление мне поднимали кофеином, но заниматься я так и не смогла. Я приползла к школьному психологу (нужно было где-то подождать до начала экзамена), а она говорит мне: «Я не могу отвечать за тебя. Ты – психически больна. Я уже поговорила с учителями, предупредила их, что ты можешь совершить суицид. Мы сообщим твоим родителям, чтобы они отвели тебя к врачу». Я была в шоке. Я разрыдалась, а она говорит: «Слава богу, ты плачешь, значит, тебе легче». А я разозлилась: «Как это так? Я плачу, у меня болит в груди, а Вы радуетесь?! Да пошли Вы!».

Но экзамен я всё-таки сдала. Надо мной сжалились. Я играла на фортепиано, не открывая глаз и свесив голову, играла по памяти. Впервые у меня появилась мысль: «Так больше нельзя. А что, если я на самом деле – псих? А что, если мне будет так же плохо и безрадостно всегда?». Я сказала родителям: «Наверное, мне нужен врач». На что родители ответили: «Да какой там врач! Ты хочешь к психиатру? Не выдумывай!».

В понедельник я опять не могла встать с постели. Появились мысли покончить с собой. Я придумала способ. Хотела повеситься на дереве, вдали от всех, потому что больше не могла терпеть свою жизнь. Я винила себя за то, что не могу больше справляться с учебой. Меня мучили боли, болело в груди, и я не могла избавиться от тоски. Ничего хорошего, ничего радостного. Ни  музыки, ни хобби, ни Есенина, ни нормальной учебы, ни друзей. И еще меня презирают одноклассники, хотя это меня волновало меньше всего. Потеря самой себя, такой, которой я была раньше, — вот с чем мне было трудно примириться.

Я знала, что меня никто не спасет. Только я сама могла себе помочь. И я решила: либо я сегодня же увижусь с психиатром, либо убью себя. Я не пошла тем утром в школу, а пошла в больницу. В регистратуре я сказала: «Можно мне к психиатру, со мной что-то не так». На меня сначала не обратили внимания, но потом я заплакала, и они поняли, что я не шучу. К психиатру меня никто не отправил (мне 16 лет было, а я – без родителей), но зато отправили к невропатологу.

Я благодарна ему на всю жизнь. Это был самый чуткий, добрый человек, с которым мне приходилось общаться. У него безусловный талант успокаивать людей: своим голосом, понимающим внимательным взглядом. Я до мелочей помню наш разговор. Он спросил меня: «Ты пришла поговорить или тебя волнует здоровье?». Меня, признаюсь, немного обидел этот вопрос: «Как будто мне пожаловаться на жизнь некому, что я для этого пришла в больницу». Я ответила: «Меня беспокоит здоровье. Я не могу учиться». Врач меня внимательно осмотрел, взял меня за руку и не отпускал её до конца разговора (а говорили мы долго). Спросил, почему я такая худая. Я ответила, что не худела специально, но потеряла за последние два месяца 10 кг, и мне это не нравится. Я спросила: «Доктор, я нормальная? А то психолог мне говорит, что я – псих». Он запретил мне посещать психолога, сказал, «чтобы моя дорожка туда заросла». Заверил меня, что моё состояние временное, что всё пройдёт, что я просто переутомилась и мне нужен отдых, покой и забота о моем здоровье. Меня это успокоило, потому что я боялась, что стала плохая и так будет всегда. Еще он меня спрашивал о моей жизни и потом вдруг сказал: «Таких людей, как ты, я давно не встречал. Такие люди были в девятнадцатом веке. Антикварные».

После этого я пошла школу, а там столкнулась в коридоре с завучем. Она попросила посмотреть на неё. Я посмотрела. Завуч взяла меня за руку и сказала: «У тебя же круги под глазами, ты бледная и худая. Тебя нужно спасать!». В общем, она выставила меня за порог школы со словами: «У тебя отдых – неделя. Неделю ты вообще не вспоминаешь об учебе, а только ешь и спишь! Поняла?». Делать было нечего, и хотя как раз в это время мои одноклассники писали годовые контрольные, благодаря завучу мне всё поставили без моего присутствия.

Неделя отдыха закончилась, но мне не стало лучше. Всё тело дрожит. Но я всё равно решила пойти в школу. Прихожу, а там – расспросы одноклассников: «Ты где была? Почему тебе учителя все оценки просто так выставили, а мы тут напрягаемся? Мы в журнале всё увидели. Иди теперь, пересдавай физкультуру! Ты же должна быть идеальной, раз ты отличница!». Я объяснила, что я болела, а оценки мне выставили учителя сами – все вопросы к ним. Но они продолжали меня доставать, а сил быть спокойной мне не хватало, и я сорвалась, начала кричать, ругать всех матом… Одноклассники грозились меня побить. Я испугалась и сообщила завучу. После этого случились разборки.

Завуч пришла и пригрозила моим одноклассникам, что если они меня тронут, то кары им не миновать: она испортит им аттестаты перед поступлением. Затем она ушла, а моя классная и любимая учительница по литературе выставили меня к доске и сказали: «Теперь каждый может сказать, чем ему не нравится Настя». Это был кошмар. Ужас. Я плакала. Все говорили, что я высокомерная, пользуюсь какими-то незаслуженными льготами, прогуливаю, а мне за это ничего не было, что я побила одноклассницу (а я её и пальцем не тронула!), матерюсь, а теперь скрываю, чем я болела. Учителя стали на сторону одноклассников и просили меня перед ними извиниться. Я считала, что это – абсурд. И да, классный руководитель рассказала, что я была у врача, что еще больше повлияло на мой статус «психа». Когда весь этот спектакль окончился и все разошлись, я осталась в классе одна. Мы были на третьем этаже, окно оставалось открытым. Я смотрела вниз и думала – выпрыгнуть или нет, но подошла уборщица и отогнала меня со словами: «За что ты так себя не любишь?». А я разрыдалась: «Я ненавижу себя! Ненавижу!».

По дороге домой я хотела смерти, но мне вспомнился добрый врач, который говорил, что всё обязательно пройдет. Только нужно потерпеть. И я решила не причинять себе вред.

В июле я поехала в лагерь. Первые три дня мне всё не нравилось. Я отказывалась от еды, плакала, два раза пыталась сбежать из лагеря. Но затем внезапно мне стало очень хорошо. Я просыпалась в 4 часа утра, шла на пляж принять холодный душ. Стало безразлично, что кормят отвратительно, что скучно и нечего делать в этом месте. Пока мои новые друзья спали, я делала уборку в комнате, а потом выходила на улицу и пела романсы. Однажды я пошла в библиотеку, но не найдя Есенина, возмутилась и начала петь песни на стихи Шевченко. Оказалось, что в библиотеке располагалась бухгалтерия, и я развлекала пением сотрудников лагеря. Меня услышал начальник лагеря, угостил соком и спросил, почему я не пошла на конкурс «Мисс Чайка». А я ответила, что не умею ходить на каблуках. Тогда он сказал, что я пойду вне конкурса. И я пела романс, посвятив его вожатому, в которого, как все считали, я влюбилась (и я призналась ему в любви в последнюю ночь перед отъездом). Я правда влюбилась, но теперь понимаю, что это было вызвано тем, что я всех готова была любить. Просто так. Счастливое было время. Я познакомилась со многими людьми. В тот момент мне захотелось стать журналистом и писателем, и я всем говорила, что напишу о «Чайке» книгу. В августе я исписала целую тетрадь, пытаясь запечатлеть воспоминания о лагере.

Так протекал мой самый трудный период в школе. Да только одна беда: я думала, что это никогда не повторится, потому что я уже не подросток. Увы. Мне бывает всё так же плохо или еще хуже, хотя бывают и очень светлые, продуктивные периоды в моей жизни. Остался только один вопрос, и я хочу знать на него ответ. Я действительно могла страдать психическим расстройством в школе, и поэтому со мной так обращались? Или это другие люди ошибались, когда считали, что у меня есть отклонения? Если я действительно больна, то что это может быть? Как с этим жить?