Какие обстоятельства жизни и особенности характера привели Маяковского к принятию революции - вопрос №1984221

«Моя революция» — так без колебаний сформулировал Мая­ковский свою позицию и со всей страстью ринулся участвовать в «буче боевой, кипучей». Революция в корне изменила жизнь и творчество поэта. Свойственный Маяковскому мощный волевой напор, неукротимый темперамент борца получил выражение в стремлении «сделать жизнь» по-новому. Исчез пафос бунта и разрушения, борьбы с существующим миропорядком, преодо­лено настроение одиночества и разлада со всем миром. Радость участия в общем деле переустройства жизни, счастье от того, что «каплею льешься с массами», понимание своей роли «аги­татора, горлана-главаря» определяют особенности поэтическо­го языка Маяковского в послереволюционные годы.
Перед поэтом, как и перед всей советской литературой, встает вопрос: как писать о. революции? Маяковский начинает с марша («Наш марш», 1917; «Левый марш», 1918) и оды («Ода революции», 1918). Но он и здесь не только произносит «торже­ственное «О!», не только славит, он еще и видит разные лики революции («О, звериная! /О, детская! / О, копеечная! / О, ве­ликая!», «Как обернешься еще, двуликая? / Стройной построй­кой, грудой развалин?»). Эти противоречия революции поэт раскрывает в двух эпизодах: спасении котенка с тонущего крей­сера и казнь «седых адмиралов». Нет ли здесь продолжения темы, прозвучавшей еще у Пушкина в «Дубровском» и «Капи­танской дочке» — темы беспощадного русского бунта (но не бессмысленного, по Маяковскому)?
Показательно, что в это же самое время поэт пишет произ­ведение, казалось бы, не имеющее никакого отношения к ре­волюции, но точно отражающее его скрытое ото всех «груст­ное» (как заметил Ю. Олеша) лицо, состояние «страждущего человека». Это стихотворение «Хорошее отношение к лошадям» (1918), напоминающее нам о раннем Маяковском. Тот же кон­фликт (толпа и «один я»), тот же мотив непонятости, страда­ния и сострадания, образ ребенка как символ чистоты и безза­щитности (обращение «деточка», рифма «рыжий ребенок» — «она жеребенок»), то же наделение человеческими свойствами животного и отсутствие этих качеств у людей. Интересно, что сам образ лошади («глаза лошадиные», «за каплищей каплища по морде катится») — это авторский вариант той самой «кля­чи», которая в романе Достоевского «Преступление и наказа­ние» олицетворяет страдания человеческие. Так мы уже не в первый раз убеждаемся, что Маяковский, при всех эпатирую­щих заявлениях футуристов, отрицающих литературу прошлого, в своем творчестве основывается на традициях классики, про­должая или переосмысливая их.
Не только ярость борьбы, радость созидания, но и боль, тревога, грусть входят в круг переживаний лирического героя. Через патетику строк о мировой революции, как заметит иссле­дователь Ал. Михайлов, будет прорываться простое, человечес­кое: «Хоть раз бы увидеть, что вот, спокойный, живет человек меж веселий и нег». И хотя шедевров психологической лирики в советский период Маяковский напишет немного (он действи­тельно «себя смирял, становясь на горло собственной песне», причем делал это не по приказу, а по душе, считая, что рево­люционной эпохе нужна другая поэзия), сам факт существова­ния таких стихов помогает увидеть «разного» Маяковского